понедельник, 3 августа 2015 г.

Государство, право и благополучие общества

В разные времена мыслители по-разному смотрели на вопрос – что есть государство и что есть право? В древности, как принято считать – у истоков современной цивилизации, и государство, и право рассматривалось как искусство. Греческий философ Платон с государством связывал «искусство управления», а римский император Юстиниан называл право «искусством доброго и справедливого».
Красиво звучит. Но, в это же самое время часть людей имели правовой статус вещи. Их можно было купить, продать, обменять, сдать в аренду или «утилизировать», скормив диким животным и устроив из этого зрелище. Подобное отношение к ценности жизни людей из слабозащищенных социальных групп и к их праву на неё продолжалось достаточно долго, а кое‑где (в особо цивилизованных странах) и до сих пор сохраняется.
В целом же, ситуация постепенно менялась, и в более поздние времена (спустя тысячу с небольшим лет) право на жизнь было признано неотчуждаемым, а права человека и гражданина были провозглашены высшей ценностью, которую призвано гарантировать государство.
Это был период торжества свободы и равенства! Все равны, всем свободу, долой тюрьмы! Триумф! Но, гильотина всё это восприняла по‑своему и под всеосвобождающее ликование народных масс продолжала отчуждать неотчуждаемое право на жизнь некоторой категории граждан… Что с неё возьмёшь, бездушная железяка, рудимент рабского наследия.
Тогда преобладало формальное отношение к государству и праву, их считали средством разграничения воли отдельных лиц. Наиболее полное развитие такой подход получил в трудах Канта и Фихте, которые считали главной функцией права и государства – выделение каждому индивиду неприкосновенной сферы, где бы могла свободно проявляться его воля. Так частный интерес стал фактически всеобщим и его вознесли на пьедестал исключительного условия обретения благополучия. Однако, всеобщим частный интерес стал только по форме, содержание этого интереса у различных социальных групп было различным, и на этой почве постепенно вызревал ядовитый плод классовых противоречий.
Чуть позже государство и право стали считать средством защиты и разграничения интересов, а еще чуть позже учеными и мыслителями была выдвинута гипотеза о временном характере институтов государства и права, поскольку они являются средством угнетения одних людей другими, и что вследствие победы добра над злом государство и право отомрет за ненадобностью. Долой частный интерес, даёшь коммуну (интерес общий)!
В самом начале XX века у нас в России (поскольку мы всегда к европейским новеллам относились внимательнее самих европейцев) «добро пролетариата» свергло «зло самодержавия», но тут же, осознав преждевременность упразднения институтов государства и права, приступило к строительству государства нового типа – бесклассового, где все люди братья и где право подчинено идее всеобщего пролетарского братства. Однако (опять же временно), в этом новом государстве было научно обоснованно наличие класса особой бесклассовой интеллигенции (отличной от всех классовых) и особого передового круга лиц, названного впоследствии «номенклатурой» и обладавшего совершенно особым кругом привилегий.
Чуть позже, некоторые другие (классовые) государства, подкопив силёнок, двинулись войной на наше бесклассовое государство, была большая война, в которой часть этих самых других (классовых) государств немного воевали на стороне нашего (бесклассового) государства. Мы победили в той страшной войне, но тут же наши классовые «союзники» объявили нам, бесклассовым, новую войну, которую назвали холодной или попросту «гонкой вооружений».
Двух (а точнее трёх) войн подряд мы не выдержали и в войне с прежними «союзниками» проиграли, а наша прежняя бесклассовость погибла, замёрзнув на полях холодной войны. Бывший Генсек ЦК КПСС, он же первый и последний президент бесклассовой страны Советов, затеяв ряд государственных реформ и решив «сухим законом» подсушить подмокшую бесклассовую репутацию, сначала полукапитулировал в Форосе, а потом его полудобили в Беловежской Пуще. Общий же интерес в государстве и праве вновь уступил первенство интересу частному.
В силу того, что в «холодной войне», по сути, мы воевали сами с собой, то по старинной русской традиции поверженного врага казнить не стали, а, помиловав, отпустили в Лондон писать мемуары. Английский Лондон, нужно заметить, стал после этого чем-то вроде русского Магадана прошлого века, куда стали ссылать провинившихся обеспеченных каторжников.
После победы «свободы» над «несвободой» в отдельно взятой стране, народ России на всенародном референдуме снова взялся за правотворчество и повторно провозгласил Россию суверенной страной, которая с декабря 1993 года строит демократическое, правовое, социальное государство.
Что же в этом промежуточном итоге имеет смысл отметить?
Во-первых, имеются основания полагать, что государство и право формируется не просто так, и функционирование как одного, так и другого института всегда связывается с достижением благополучия людей (всех вместе или каких-то групп в отдельности, напрямую или косвенно).
Во-вторых, очевидно, что благополучие как цель многогранно, и на различных этапах исторического развития человечества политико-правовая мысль ученых и государственных деятелей выделяла различные приоритеты в этой многогранности.

В-третьих, в ходе решения задачи по обеспечению благополучия общества и человека надлежит решить вопрос о соотношении частного и общественного интересов в государстве и праве, их границах и пределах (абсолютных, допустимых и критических).
Частный и публичный интересы способны обратиться во благо обществу и человеку, лишь будучи осуществимыми в гармоничном сочетании одного с другим.
Природа публичного интереса состоит в том, чтобы в результате его реализации была получена не прибыль, а конкретный общественно-полезный продукт в виде материальных благ общего пользования или соответствующих условий жизнедеятельности общества. С другой стороны частный интерес должен быть защищен от деспотизма государственного вмешательства, как особо охраняемая сфера, где только и возможно полноценное личное творчество в области доброго и справедливого.
И частный, и общественный интерес должны остаться лишь интересами, и не становиться  вероучительными правовыми догмами, а вот их творческий союз мог бы стать предметом более глубоких теоретических исследований и ориентиром для практиков государственного и хозяйственного ведения.

Комментариев нет:

Отправить комментарий