В разные времена мыслители
по-разному смотрели на вопрос – что есть государство и что есть право? В древности,
как принято считать – у истоков современной цивилизации, и государство, и право
рассматривалось как искусство. Греческий философ Платон с государством связывал
«искусство управления», а римский император Юстиниан называл право «искусством
доброго и справедливого».
Красиво звучит. Но, в
это же самое время часть людей имели правовой статус вещи. Их можно было
купить, продать, обменять, сдать в аренду или «утилизировать», скормив диким
животным и устроив из этого зрелище. Подобное отношение к ценности жизни людей
из слабозащищенных социальных групп и к их праву на неё продолжалось достаточно
долго, а кое‑где (в особо цивилизованных странах) и до сих пор сохраняется.
В целом же, ситуация
постепенно менялась, и в более поздние времена (спустя тысячу с небольшим лет) право
на жизнь было признано неотчуждаемым, а права человека и гражданина были
провозглашены высшей ценностью, которую призвано гарантировать государство.
Это был период
торжества свободы и равенства! Все равны, всем свободу, долой тюрьмы! Триумф! Но,
гильотина всё это восприняла по‑своему и под всеосвобождающее ликование
народных масс продолжала отчуждать неотчуждаемое право на жизнь некоторой
категории граждан… Что с неё возьмёшь, бездушная железяка, рудимент рабского
наследия.
Тогда преобладало
формальное отношение к государству и праву, их считали средством
разграничения воли отдельных лиц. Наиболее полное развитие такой подход получил
в трудах Канта и Фихте, которые считали главной функцией права и государства –
выделение каждому индивиду неприкосновенной сферы, где бы могла свободно
проявляться его воля. Так частный интерес стал фактически всеобщим и его
вознесли на пьедестал исключительного условия обретения благополучия. Однако,
всеобщим частный интерес стал только по форме, содержание этого интереса у
различных социальных групп было различным, и на этой почве постепенно вызревал
ядовитый плод классовых противоречий.
Чуть позже государство
и право стали считать средством защиты и разграничения интересов, а еще чуть
позже учеными и мыслителями была выдвинута гипотеза о временном характере
институтов государства и права, поскольку они являются средством угнетения
одних людей другими, и что вследствие победы добра над злом государство и
право отомрет за ненадобностью. Долой частный интерес, даёшь коммуну (интерес
общий)!
В самом начале XX века у нас в России (поскольку мы
всегда к европейским новеллам относились внимательнее самих европейцев) «добро
пролетариата» свергло «зло самодержавия», но тут же, осознав преждевременность
упразднения институтов государства и права, приступило к строительству
государства нового типа – бесклассового, где все люди братья и где право
подчинено идее всеобщего пролетарского братства. Однако (опять же временно), в
этом новом государстве было научно обоснованно наличие класса особой бесклассовой
интеллигенции (отличной от всех классовых) и особого передового круга лиц,
названного впоследствии «номенклатурой» и обладавшего совершенно особым кругом
привилегий.
Чуть позже, некоторые
другие (классовые) государства, подкопив силёнок, двинулись войной на наше
бесклассовое государство, была большая война, в которой часть этих самых других
(классовых) государств немного воевали на стороне нашего (бесклассового)
государства. Мы победили в той страшной войне, но тут же наши классовые «союзники»
объявили нам, бесклассовым, новую войну, которую назвали холодной или попросту
«гонкой вооружений».
Двух (а точнее трёх) войн
подряд мы не выдержали и в войне с прежними «союзниками» проиграли, а наша
прежняя бесклассовость погибла, замёрзнув на полях холодной войны. Бывший
Генсек ЦК КПСС, он же первый и последний президент бесклассовой страны Советов,
затеяв ряд государственных реформ и решив «сухим законом» подсушить подмокшую
бесклассовую репутацию, сначала полукапитулировал в Форосе, а потом его полудобили
в Беловежской Пуще. Общий же интерес в государстве и праве вновь уступил
первенство интересу частному.
В силу того, что в
«холодной войне», по сути, мы воевали сами с собой, то по старинной русской
традиции поверженного врага казнить не стали, а, помиловав, отпустили в Лондон
писать мемуары. Английский Лондон, нужно заметить, стал после этого чем-то
вроде русского Магадана прошлого века, куда стали ссылать провинившихся обеспеченных
каторжников.
После победы «свободы»
над «несвободой» в отдельно взятой стране, народ России на всенародном
референдуме снова взялся за правотворчество и повторно провозгласил Россию
суверенной страной, которая с декабря 1993 года строит демократическое, правовое,
социальное государство.
Что же в этом
промежуточном итоге имеет смысл отметить?
Во-первых, имеются
основания полагать, что государство и право формируется не просто так, и функционирование
как одного, так и другого института всегда связывается с достижением
благополучия людей (всех вместе или каких-то групп в отдельности, напрямую или
косвенно).
Во-вторых, очевидно,
что благополучие как цель многогранно, и на различных этапах исторического
развития человечества политико-правовая мысль ученых и государственных деятелей
выделяла различные приоритеты в этой многогранности.
В-третьих, в ходе
решения задачи по обеспечению благополучия общества и человека надлежит решить
вопрос о соотношении частного и общественного интересов в государстве и
праве, их границах и пределах (абсолютных, допустимых и критических).
Частный
и публичный интересы способны обратиться во благо обществу и человеку, лишь будучи осуществимыми в гармоничном сочетании одного с другим.
Природа
публичного интереса состоит в том, чтобы в результате его реализации была получена
не прибыль, а конкретный общественно-полезный продукт в виде материальных благ
общего пользования или соответствующих условий жизнедеятельности общества. С
другой стороны частный интерес должен быть защищен от деспотизма
государственного вмешательства, как особо охраняемая сфера, где только и
возможно полноценное личное творчество в области доброго и справедливого.
И частный, и общественный интерес должны остаться лишь интересами, и не становиться вероучительными правовыми догмами, а вот их творческий союз мог бы стать предметом более глубоких теоретических исследований и ориентиром для практиков государственного и хозяйственного ведения.
Комментариев нет:
Отправить комментарий